Неинтересное время - Страница 137

К оглавлению

137

— Простите, а как он в пьяном виде все это выговорил?

— Я передаю лишь общий смысл…

Участковый смотрел на Сергея с неким трудноуловимым выражением. То ли удивление, то ли ожидание чего-то неясного.

— Значит контрреволюционные высказывания?

— И распространение ложных слухов.

— Пятьдесят восьмая статья?

— Почему? Семьдесят третья.

Ну да, отчего это в разных мирах должны совпадать номера статей?

— Он признался в своем проступке?

— Нет.

Интересно, здесь бьют на допросах? Если бы Сергея спросили о двадцать пятом годе нашего мира, он бы не задумался: в современной милиции бьют, почему бы в большевистской так не делали? А вот здесь… Все же ситуация в стране казалась ему вполне мирной и спокойной… Неужели ошибся?

— Я могу увидеть Витю?

— Зачем? — участковый был на самом деле удивлен.

— Хочу лично убедиться, что то, в чем его обвиняют — правда. Хочу поговорить с ним. Это возможно?

— Возможно… Но зачем вам это?

Сергей вздохнул. Какой хорошей казалась доля начальства еще два месяца назад…

— Он — мой подчиненный, и я за него отвечаю. И за его действия — тоже.

* * *

Участковый предложил подождать, пока приедет повозка, чтобы забрать его в управление. Сергей согласился.

За время ожидания он познакомился с неизвестной женщиной.

Звали ее Роза Львовна и она неожиданно оказалась Сергеевым бухгалтером. Он вспомнил, что как-то раз обмолвился тете Софе, что ищет бухгалтера и спросил, нет ли у нее знакомого. Тетя Софа нашла.

Роза Львовна была какой-то ее дальней родственницей — то ли племянницей золовки, то ли двоюродной теткой соседки — и оказалась при близком знакомстве вовсе не такой строгой, как выглядела на первый взгляд. Хотя узнав, что бухгалтерия чернильной мастерской состоит только из таблички на дверях маленькой комнатушки и не имеет ни клочка бумаги, Роза Львовна пришла в ужас. Однако, что говорит в ее пользу, долго ужасаться не стала, и пообещала навести порядок.

Сергей мысленно отметил, что необходимо попросить Камова проверить и ее тоже, на всякий случай. Ну и периодически придется проверять бухгалтерские бумаги. Хочешь, не хочешь, доверяй, но проверяй… Как говорится: «Была у меня умная, так полбизнеса оттяпала»

— Ну что, Сергей Аркадьевич, поехали?

У ворот меланхолично помахивал головой рыжий, в смысле гнедой, конь.

Под мерный стук копыт Сергей пытался понять, как Витя умудрился оказаться в такой дурацкой ситуации.

Нет напиться он мог, тут и к бабке не ходи. Но нести такую чушь? Невозможно. Даже если предположить, что в городе на самом деле орудуют белогвардейцы — зная, что творится на границе, в этом нет ничего удивительного — и Витя каким-то образом об этом узнал, он скорее пошел бы в милицию, в ОГПУ, но не стал бы напиваться и орать на улице.

Получается, его задержали незаконно. Или…

Или ЗАКОННО?

Ни одна власть не допустит публичных высказываний, которые колеблют устои государства. Даже демократические страны: попробуйте в России публично заявить «Бей хачей!» или в Германии произнести вслух «Хайль Гитлер». Значит, и СССР с такими — контрреволюционными — высказываниями должен бороться. Даже соответствующие статьи в законах должны быть. Номер статьи об экстремизме Сергей не помнил, но здесь, в этом СССР, статья насчет высказываний и ложных слухов была. 73-я, да?

Значит, то сообщение, которое он обозвал доносом, для милиции было не пустой бумажкой, которую можно засунуть под сукно, а сообщением о совершившемся преступлении. На которое надо реагировать. И если факты подтвердятся — наказывать.

— Александр Денисович, а какое наказание грозит Вите?

— Не меньше шести месяцев лишения свободы. Ни или, если будет доказано, что он не имел контрреволюционных намерений — три месяца принудработ.

Не так и много… Не сталинские десять лет… Стоп! Сергей, ты что, уже смирился с тем, что твой парень виноват?! Не-ет, товарищи, мы еще поборемся, мы еще разберемся, кто это у нас такой грамотный…

Мысли опять свернули к законности.

Так, это что же получается? При Сталине сажали по пятьдесят восьмой статье за антисоветские анекдоты. Раньше Сергей, не сомневаясь, назвал бы это беззаконием: в самом деле, что это такое — сажать за анекдоты. Но теперь, когда он неожиданно оказался в схожей ситуации, пусть и не непосредственным участником… Есть статья. Есть факт преступления — анекдот. Есть свидетели. Значит… Значит, человека посадили правильно?

Это что же получается, все репрессии Сталина — ЗАКОННЫ???

Да ну, нет, ерунда какая-то. Десять лет за анекдот — слишком жестоко. Жестоко, но законно. Или все же незаконно?

Можно ли назвать законным сам закон, если он слишком суров или несправедлив?

Сергей понял, что сползает в дебри юридических тонкостей. Нет, репрессии не могут быть законными, да и вообще — тюрьма за всего лишь произнесенные слова… Несправедливо. Разве слова могут разрушить государство?

Тут Сергею припомнились слова, услышанные в свой собственный адрес, за которые хотелось не то, что посадить, а просто взять и укатать.

Колеса повозки протарахтели по трамвайным рельсам.

— Вот и приехали.

Бесплодные размышления прервала остановка у двухэтажного здания мрачновато-серого цвета. Над входной дверью висела обычная здесь вывеска из ткани. На бледно-красном фоне белыми буквами было выведено: «Песковский губернский отдел О.Г.П.У.»

— Вы хотели поговорить со своим работником, товарищ Вышинский? Пройдемте.

137