На огромном открытом пространстве, скомканном зелеными складками холмов, рассыпались маленькие коробки домов: крыши, крытые бурой соломой, как в Козьей Горе, и с непонятной мелкой серой чешуей и стальные, как у Никитича. Все домики смотрелись основательно, как вросшие в землю валуны. Пока на глаза Сергею откровенные развалюхи не попадались. В центре наблюдались даже двухэтажные дома… двухэтажные?? Ничего себе, крестьяне живут! Что-то Сергею не припоминались случаи, чтобы в двухтысячных крестьяне жили в таких доминах. А еще Сталин, Сталин, разорил крестьян… Может, еще не успел?
— А где школа? — вырвалось у Сергея раньше, чем он успел понять, к чему он это спрашивает. Действительно, единственного знакомого ему загорского строения почему-то не было видно.
— Какая школа? — удивленно обернулся Кузьмич, — Отродясь в Загорках школ не было. Зямскую собирались открыть, да так и не собрались, а церковную… так батюшка наш уже в возрасте, не потянул бы…
…К слову, о батюшке. Сергей пропустил мимо ушей непонятный термин „зямская школа“ и оглядел панораму Загорок. Ага, вон и церковь: темный купол с крестом торчит в центре поселка.
— Кузьмич, — тронул он за плечо, — ты мимо церкви не поедешь?
— Нет, — мотнул возница бородой, — мне вон туда.
Он указал сторону, совсем в другую.
— А тебе к цему?
— Да Никитич просил батюшке кое-какой товар отвезти?
— Никитич??? Батюшке??? — ошалело развернулся Кузьмич. — А… Это… У них с батюшкой… разве батюшка…
— Свечи, свечи восковые, — Сергей сообразил, что Кузьмич как-то неправильно его понял. Видимо решил, что батюшка связан с Никитичевыми ночными походами.
— А-а-а, свечи. А я-то было… подумал… решил…
Сбившись, Кузьмич хлопнул поводьями, телега медленно поползла вниз по склону, в Загорки. Мерин порывался пуститься вскачь, но бдительный возница его придерживал. Иначе действительно разгонится, а тормоза в телегах не предусмотрены. И себе коняга ноги переломает и пассажиров в канаву вывернет…
Путники спустились по склону, пересекли мостик через медленный ручеек и остановились.
— Тябе в церковь? А мне во-он туда… — Кузьмич указал вправо.
Вправо Сергею не нужно.
Спрыгнув с телеги и попрощавшись с Кузьмичем, Сергей потянулся и огляделся. Длинная, судя по ширине, центральная улица, в начале которой они остановились, круто поднималась на холм и пропадала из глаз. Стоя в начале определить ее длину было нельзя. Не Ленинградский проспект, конечно, но после Козьей горы — практически центральный бульвар столицы. Между двумя стоящими на верхушке домами, как мушка в прицеле, торчал купол церкви. Первый пункт назначения.
Сергей поднялся на холм, улица стекала вниз, пыльная, утоптанная, и разлилась в центральную площадь Загорок. Слева стояла церковь.
Невысокая, дощатая, когда-то выкрашенная тускло-зеленой краской, сейчас изрядно уничтоженной дождями, снегами и временем.
Сергей двинулся к ней, разглядывая первый после Козьей горы населенный пункт двадцать пятого года. В принципе, насколько мог судить городской житель. Загорки немногим отличались от поселков двадцать первого века. Разве что нет столбов с проводами, над домами не торчат телевизионные антенны, не видно ни автомобилей ни тракторов… Кучки людей после малолюдства Козьей горы воспринимались как толпы. Одежда не отличалась от козьегорской: те же сапоги (многие босиком), те же длинные юбки, платья, разноцветные косынки и платки у женщин, те же мешковатые штаны, рубахи-„косоворотки“ и кепки-„картузы“ у мужчин. Никого, резко отличающегося от общей массы: ни красноармейцев в этих… как их… буденовках и комиссаров в кожанках, ни девчонок в топиках и парней в джинсах.
„Нет, — подумалось Вышинскому, — все-таки это не розыгрыш. Слишком уж много людей должно быть задействовано… Дома опять-таки построены… Нет, не похоже, не розыгрыш…“
В отличие от Козьей горы, где дома были произвольно раскиданы примерно где-то около вдоль улицы, здесь они тянулись вдоль обеих сторон почти по линейке. Кряжистые, массивные, темные даже под солнцем, они смотрели на шагающего Сергея низкими маленькими окнами. Казалось огромные ленивые животные глядят из-под нахмуренных бровей на неизвестного гостя. Заборы возле домов, как и в Козьей горе, были только от „добрых людей“ — две жердины, приколоченные к столбам. Кое-где разбитые под окнами „палисадники“ — маленькие такие клумбы с цветами — были огорожены низеньким плетнем, высотой чуть выше колена.
Сергей шел по улице, а вокруг протекала обычная жизнь.
…Около одного из заборов играли дети, пищащая команда азартно закручивала маленькими кнутиками деревянный цилиндр с заостренным концом — „кубарь“. Тот лихо вертелся волчком, показывая откуда взялось выражение „покатился кубарем“…
…От одного из домов, как из под земли, выскочила кудлатая собачонка и потрусила за Сергеем, иногда хрипло взлаивая. Черная, облезлая, с надсадным хрипом, на одном глазу — мутное бельмо. Чего она привязалась?…
…Вот справа торчит высоченная жердь приколодезного „журавля“ — конструкции, похожей на подъемный кран, с помощью которого опускали и поднимали ведра из колодца. Журавль торчал неподвижно, никто воду не доставал, однако возле колодца стояли несколько женщин и что-то обсуждали…
…Собачонка еще раз тявкнула, победно задрала баранку хвоста и отправилась назад. Как же, герой, прогнала врага от родной хаты…
…Мимо бежала маленькая девочка в белой косынке, пискнула „Здравствуйте“ и пошлепала босыми пятками дальше…